мысли, заметки, прогнозы...

Капитан золотого «Торпедо»–97 Дмитрий Красоткин вспомнил, как Петр Воробьев сделал из Ярославля команду, от которой дрожала вся Россия. Рецепт такой: минимум смеха, никакой роскоши, игра на грани фола и много–много прыжков.

Сеич

– Общеизвестно, что это чемпионство себе приписывает тренер Сергей Николаев, несмотря на то, что золото «Торпедо» взяло с Петром Воробьевым.
– Ну да, Сеич считает, что состав был тот же, игроки были те же, что и год назад, когда он руководил командой. Николаев, безусловно, заложил базу. Но не берусь утверждать – прав он в поднятом вами вопросе или нет. Все равно был ведь новый тренер, новые игроки, много молодежи.

– Без Николаева в «Торпедо» скучнее стало?
– Еще бы. Оратор он блестящий. Про такого человека книгу надо писать. Афоризмами говорил.

– Общение с журналистами Николаев мог начать с фразы: «Ты смотри, как ногти растут. Вот бы так … рос».
– Он в Ярославле сейчас много ходит на футбол, занимает место чуть ниже VIP–ложи, где губернатор, чиновники. Вокруг него мигом собирается народ. Николаев начинает рассказывать – и футбол там все вполглаза уже смотрят. Хохот стоит страшный. И у нас после его шуток за животы держались. При этом не каждому хоккеисту дано с ним работать. У Сеича были такие вспышки гнева, когда он мог наговорить обидного в запале, обозвать человека, наорать. Иногда люди после такого собирали вещи и уезжали.

– А вы?
– А я знал, что он быстро отходит. Даже когда мы с ним орали друг на друга, я понимал, что врагом ему я теперь не стал.

– А что было?
– Да много эпизодов. В футбол играем, не туда мяч отдам: «Красоткин! Ты че, …!» – «Да че я–то?» – «Огрызаешься?! Да я тебя…» – «Да я тебя сам!» – «Чего–о?!» А наутро уже никакой злобы, нормально общаемся, смеемся. Мне по душе было работать с Николаевым – у него я и стал хоккеистом.

Две картинки

– То чемпионство Ярославля – сенсация?
– Еще какая. Сумасшедших денег в команде не водилось, было очень много молодежи. На нас вообще не ставили. Никто не думал, что Ярославль будет в чемпионах, и в том числе – мы сами. Так что когда начали всех обыгрывать в плей–офф, шум был страшный. Ни один матч нашим поражением не закончился. Наиболее отпечатались в памяти две картинки. Первая – как Алексей Трасеух, Царство ему Небесное, прибил «Динамо» в четвертьфинале. Вот тогда мы поверили, что можем взять чемпионство.

– А что на второй картинке?
– Глаза моего хорошего друга Андрея Тарасенко после того, как мы обыграли в финале «Ладу». Он перед тем сезоном ушел из «Торпедо» в Тольятти. Все понимали – человек золото хочет выиграть. И тут такое. Выражение Андрюхиного лица трудно описать.

– Как отгуляли?
– Золото мы взяли в Тольятти. Самолет был наутро. За ужином начали, посидели вместе до полуночи. Потом стали разбредаться кто куда. По городу бродили.

– Не страшно?
– Да нет, у меня в Тольятти были друзья. Андрюха Тарасенко, опять же, с нами был.

– Помните, как долетели?
– Конечно. В самолете пьяных не было. В аэропорту народ нас встречал, руководство. Шампанское лилось.

– Сколько времени отвели на разграбление города?
– Немного. В апреле мы взяли золото, а в мае нас всех опять собрали. Повезли в Турцию с семьями – на восстановительный сбор до конца месяца. Потом уже начался полноценный отпуск. Не больше месяца, потому что 20 июня стартовала предсезонка.

250 прыжков

– Нашли ответ на вопрос – почему вы тогда выиграли?
– Петр Ильич заставлял играть не в силовой, а в очень–очень силовой хоккей. Не то чтобы драться, но близко к тому. На грани фола действовали. Вся лига дрожала – натурально. Больше такой команды в России не было.

– В газетах писали про вас: «Антихоккей»?
– Ну многим не нравилось, как мы играем. У нас же было очень много зацепов, тычков, это не очень–то зрелищно. Мастеровитые хоккеисты от нас многого натерпелись, свободы мы им не давали.

– А вам–то приятно было так играть?
– Ну что значит – приятно? Мы же подневольные. Тренер сказал – выполняй. Ты не выполнишь – до свидания, другой сделает.

– «Торпедо» меньше всех шайб пропустило и в чемпионате, и в плей–офф. Почему это традиция для команд Воробьева?
– Если мы пропускали три шайбы – в команде уже был натуральный траур. По каждой пропущенной шайбе был жесткий разбор, с видеопросмотром по полчаса.

– Что было после поражений?
– Плохо было. У Петра Ильича очень хорошо получилось донести мысль, что лучше не проигрывать. Если уступали в одну шайбу – прыгали 50 барьеров. Порой доходило до 250. И это при том, что мы не только за шайбы прыгали. У нас барьеры были в обязательной программе – утром и вечером. 150–200 в день – стабильно. Теперь все с коленями из–за этого маются.

– Александр Карповцев работал с Воробьевым в «Динамо» и рассказывал, что у них принято было процентов 30 срезать.
– Видите, Карповцев–то знал Воробьева. Что можно, что нельзя, что он заметит, что просмотрит. А у нас Петр Ильич был первый год. Поэтому старались делать все, что говорят.

– Но 250 прыжков – это же невообразимо много для всех, кроме, пожалуй, кенгуру.
– Это точно. Но я прыгал 250.

Выходной

– Что вы как капитан «Торпедо» решали через Воробьева?
– Меньше всего – вопросы по тренировкам. В это дело я не лез. Не мог сказать: «Сделайте нам нагрузки поменьше». Ну, по поводу выходных, бывало, спрашивал. Дней отдыха нам давали очень мало. Впрочем, не сказать, что от того, что я спрашивал, их становилось больше.

– Команда не бузила?
– Если было какое–то недовольство, в открытую его не высказывали. Так, ветераны пошепчутся – и все.

– О чем шептались?
– Да было о чем. Вот, допустим, дают выходной. Да, здорово. Но в «Торпедо» при Воробьеве считалось, что выходной – это не день отдыха, а пропущенная хоккеистом тренировка, которую надо отработать. И нагрузки давали такие, что дым из ушей валил. 40 минут играли «пять на пять» или час двадцать делали «один в один», «два в два», «три в три». Потом наша группа шла на землю, другая – на лед. Это все только утром. А вечером была еще одна тренировка – и там барьеры. Ну вот, видите – вы смеетесь. А мы все это делали.

– Но как 40 минут играть «пять в пять» с полной выкладкой?
– Очень просто. Достаточно было фразы: «Проигравшая команда идет на прыжки». Все, сразу закусывались. До драк доходило. Петра Ильича это, по–моему, не шибко расстраивало: царапаются – значит, не все равно. Тренировались тогда вообще жестко. И предсезонка была страшная – мы по 30 игр проводили с конца июля по начало сентября. Полсезона, по сути.

– И выигрывать требовалось?
– Ну, желательно. Случай расскажу. Чуть больше года после чемпионства, мы в Финляндии, едем на игру предсезонную. Тут вдруг Леха, водитель автобуса, кричит: «В России дефолт!» – и радио погромче делает. Все в панике. У кого деньги в банке – кинулись по телефону кого–то вызванивать, пытаться перевести деньги, чтоб они не сгорели. Короче, всем было не до хоккея, но мы выиграли тот матч. Чтобы не прыгать.

Сотовый

– У кого в той команде был сотовый телефон?
– Не у многих. В основном, все с пейджерами ходили. Первый мобильник появился у Егора Подомацкого. Таким аппаратом можно было орехи колоть. Я стал вторым: «нокию» купил в Финляндии, 300 долларов отдал. Толстый такой телефон, с антенной, но уже поменьше, чем Егоркин. Первый звонок домой сделал. Жене говорю: «Я телефон купил, вот с него звоню, как слышно?» А она: «Зачем ты его взял, Дима? Дурью маешься!» Петр Ильич тоже не понимал, зачем он.

– У него не было?
– Нет. Может, в этом и причина, не знаю. Мы как–то сразу почувствовали, что само наличие телефона у хоккеиста Петр Ильич не приветствует и с мобильником в руках лучше не попадаться ему на глаза, – и часто разговор завершался словами: «Ой, тут Воробьев идет, ладно, пока». Тогда ведь считалось, что сотовый – роскошь. А когда игрок шиковал – Петра Ильича это немного настораживало. Горохов, помню, на семерке БМВ приехал – у Воробьева глаза на лоб полезли. Сейчас вспоминаешь – ну цирк ведь. Боже мой, на иномарке приехал, телефон купил. Ужас какой.

– Седьмая БМВ – лучшая машина в том «Торпедо»?
– Да. У меня тогда «фиат» был. Это потом Андрей Жуков из Италии пригнал две «альфа–ромео» – себе и мне. Больше в Ярославле таких машин ни у кого не было.

– Кто был у вас главным модником?
– Да раньше все в спортивных костюмах ходили – и как–то не комплексовали

– В шубе никто не приходил?
– Таких эксцессов, слава богу, не было. Но однажды Воробьев сказал: «Теперь на игры надо приезжать нормально одетым: пиджак, рубашка, галстук, брюки». Про ботинки ничего не сказал, мы уж сами догадались.

– Как команда восприняла?
– Дико это было. Оно конечно – Воробьев за границей подсмотрел, решил здесь привить. Но я понимаю, если б у нас дворец был шикарный, после игры можно было куда–то пойти в этом костюме, поужинать. А в Ярославле «Автодизель» старый, куда команду завозили с черного хода. Нас в этих костюмах только водитель автобуса и видел, наверное.

– Какой самый страшный дворец был?
– Для меня – в Нижнекамске. Там холодный такой сарай был, обитый железом. Да и ездить туда страшновато было: регион кишел группировками. Из гостиницы старались не выходить, но и в ней проблем хватало: в ресторане вечно какая–то пьянь ошивалась. А лучшими дворцами считались «Иртыш» омский и «Лужники».

– В Череповце красный снег видели?
– Ой, ну вы сгущаете, по–моему. Снег там не красный совсем – темноватый, скорее. Я потом играл в «Северстали». Помню, едешь в Череповец на машине: небо ясное, солнце. А над городом черное облако висит.

Шлем Подомацкого

– От кого в «Торпедо» шел весь смех?
– У нас со смехом была проблема. Смеешься – значит, не готов к игре, несерьезно относишься. На нас все смотрели – понять не могли: «Вы что такие хмурые ходите, набыченные?» Контакты с игроками другой команды тоже не приветствовались. Обычно ведь как – на раскатке подъезжает к тебе знакомец оттуда: привет–привет, как ты, ладно – давай, сейчас мы вам устроим. А у нас это пресекалось. Не дай бог Петр Ильич увидит – с игры снимет. Поэтому так, перемигивались на раскатке.

– Мы всех про вратарей спрашиваем – очень веселые истории слышим. Вот у вас Браташ играл. Он уже тогда пытался что–то комментировать?
– Да нет, не замечал за ним. Да и потом – Олег у нас всего сезон отыграл. Вот с Егором Подомацким мы и росли вместе в Рыбинске, и играли потом долго, дружим. В нем все отмечали абсолютную скромность. На диктофоны, телекамеры была аллергия. Вообще, у меня убеждение, что вратарей надо максимально огораживать от всего внешнего. Пусть тренируются, живут отдельно. У меня же младший сын в «Шиннике» сейчас футболом занимается, ему восемь лет. А старшему – двенадцать, и он вратарь в альтернативной ярославской хоккейной школе «Локомотив–2004». Три года бился над тем, чтобы в поле пошел, – безрезультатно. Теперь уже вспоминаю: когда мы его, еще младенца, с собой брали в гости к Егору Подомацкому, сын все время к шлему тянулся.

– Вы бросаете ему?
– Да. Пока не в полную силу, конечно. Ловит хорошо.

– И на тренировки ходите?
– Когда получается. Но если прихожу – молчу. Это ужас ведь: очень много безумных папаш, которые орут: «Туда давай! Да не туда! Дебил!» Иногда это становится совсем невыносимо, подойду к такому: «Ты сам–то в хоккей играл?» – «Нет». – «Ну а чего раскричался тогда?» А так – они и тренера заткнуть попытаются, если вовремя не одернуть.

– Вратарская форма жутко дорогая, а ребенок еще и растет.
– Да, цены сумасшедшие. Егор, Ламот, Валикетт мне что–то из своей формы давали – так, для сына на вырост. А финн к нам приезжал в Ярославль вратарь тренировать – Мика Лехто. Он мне всяких дисков по подготовке оставил: «Отдай, – говорит, – маленькому вратарю».

– Старший у вас 1997 года рождения – до или после золота на свет появился?
– 20 мая – на следующий день после награждения. Классный год был у меня: сын родился, первое место взяли, институт закончил. И еще что–то было. Не могу вспомнить.

– Мобильник купили.
– Да, точно.

http://www.sports.ru

Tweet