Алан Дзагоев: Я запоминаю тех, кто меня бъет

— Признайся, Алан, ты мечтал именно о таком первом взрослом сезоне?
 — Честно — нет. Ожидал, что буду выходить в матчах минут на десять–пятнадцать, потихоньку привыкать, адаптироваться… Мне и Валерий Георгиевич говорил, что полностью рассчитывать на меня будет только через два–три года. Говорил, что сейчас мне нужно привыкнуть к борьбе в Премьер–лиге, адаптироваться к нагрузкам, научиться быстро думать на поле. Именно к этому я и стремился, об этом и мечтал. А получилось даже больше.

 — Дебютировал ты в чемпионате России в матче против «Луча–Энергии». А уже в следующей встрече — с «Химками» забил гол и сделал две голевые передачи. Когда больше волновался?
 — Против «Луча» я всего минуту, наверное, сыграл. И хотя волнение было, я просто не успел испугаться. А на матч с «Химками» уже вышел спокойно так, без мандража. Играл под нападающими: принимал мяч, отдавал вперед, связывал атаку и оборону. Такое у меня задание тогда было.

 — Чтобы войти в игру, одним футболистам необходимо почувствовать мяч – принять его, отдать точно. Другим – лучше, чтобы на них соперник нарушил правила. Для тебя что самое главное на первых минутах?
 — Мне нужно коснуться мяча. И сразу же по тому ощущению, как он ложится на ногу, я могу многое понять. Бывает, сразу чувствую: сегодня идет что–то одно. Например, пробую раз пробить – сразу вижу: удары у меня должны получаться в этой игре. А в следующей коснусь мяча – понимаю, что обводка пойдет. Так что ощущение мяча для меня на первом месте.

 — Погоди, получается, ты можешь, коснувшись мяча в первый раз в игре, сразу понять — забьешь сегодня или нет?
 — Да, да, именно так!

 — А на фолы против тебя как реагируешь?
 — Самое главное, чтобы это не был удар сзади. Когда бьют – это нормально. Значит, ничего сделать не могут. Но я не люблю, когда один и тот же соперник бьет меня – целенаправленно, значит, охотится.

 — Мстишь?
 — Могу разобраться. Когда с «Депортиво» играли, я ответил. С «Нанси» тоже случилось пару раз. Все бывает. Тех, кто меня бьет, я запоминаю. И если удается поймать момент, я возвращаю долг.

 — В каком возрасте ты впервые заметил, что выделяешься на поле среди сверстников?
 — Выделяться начал, когда играл за «Юность» во Владикавказе. Признавали там лучшим игроком часто. Словом, был лидером, мог взять игру на себя, забить в нужный момент и чувствовал, что от меня этого и ждут. А когда приехал в академию в Тольятти, то в играх за свой возраст первое время совсем не выделялся. Был не лучше других. Но так получилось, что и там вышел в лидеры.

 — У тебя не очень типичная ситуация: мама больше любит футбол, чем папа. Откуда у нее такая любовь?
 — Ну, у меня и отец всегда ездил со мной на все игры. И даже давал за каждую победу по 50 рублей, а за каждый гол – 10 рублей (смеется). Видите, премиальные уже тогда у меня были. А мама действительно в детстве занималась футболом, так что родители понимали мое увлечение. И уроки, говорили, делай, но и в футбол играй!

 — Твоя мама даже чеканить мяч умеет?
 — Ага. Раз десять может.

- А папа?
— Папа — тоже. Но мама больше.

 — Рассказывают, в детстве утром ты брал мяч и шел вместо школы играть в футбол…
 — Немного не так было. Я действительно утром вместо учебников в портфель складывал форму и кеды. У меня как получилось: до четвертого класса я учился в первую смену, а тренировки тоже были в первую смену, и я никак не успевал и туда, и туда. И тогда договорился с учительницей: после первого урока она меня отпускала, и я шел на тренировку. А потом возвращался.

 — Сам с собой в футбол играл?
 — Конечно. И сам с собой. И чем попало. Помню, даже бутылкой пластиковой играл. Причем на большом поле. Бегал стометровку и пинал ее туда и обратно, когда мяча не было.

- Сам с собой когда играешь, кто выигрывает?
— Помню, как–то раз играл сразу и за ЦСКА, и за «Локомотив». Как раз той самой бутылкой. ЦСКА выиграл – 4:3!

 — Криштиану Роналду, когда получил «Золотой мяч», признался, что с детства мяч был для него одушевленным предметом. Он с ним разговаривал, как с другом, просил о чем–то и даже советовался.
 — Нет, у меня такого не было. Но любовь к мячу у меня была и сейчас есть. В детстве я всегда был с мячом. Утром уходил с ним и вечером возвращался.

 — У тебя есть любимый финт?
 — Финт Зидана. Но я не слишком часто его использую. Хотя в игре с «Депортиво», помню, получилось.

 — Бывает, что футбол тебе снится?
 — Да, бывает.

 — Это приятный сон или кошмар?
 — Приятный. Но бывает, мне снится, что вот какой–то важный момент в игре, и мне надо непременно забить. И вот я бегу–бегу и не могу дотянуться до мяча. Пусть самую малость, но не могу. А вообще мне снятся разные моменты. И те, которые уже произошли, а иногда и те, которые потом случаются. Дежавю, говорите? Да, наверное.

 — Жизнь футболиста сопряжена с частой сменой мест. Тяжело тебе дался первый большой переезд из Беслана в Тольятти?
 — У меня была большая любовь к футболу. Но в детстве мне приходилось по часу добираться на тренировки и потом час обратно. Это было непросто. Иногда даже были моменты, когда я думал бросить все и жить спокойно, как все. А когда переехал в Тольятти, то там условия были просто отличные. Вот она — школа, вот поле, все рядом. Конечно, поначалу было тяжело без родителей. Но я уже был в том возрасте, что спокойно относился к этому.

 — Андрей Талалаев – главный тренер юношеской сборной России 1989 г.р. рассказывал, что когда ты был в «Крыльях Советов СОК», на тебя обратили внимание даже в «Челси»…
 — Да? Я полностью этой истории не знаю. Возможно, все пошло вот откуда. Был турнир в Англии. Абрамович его организовал. Наша команда 1990 года играла с «Портсмутом», а 1989 год играл с «Челси». Я тогда хорошо себя показал против «Портсмута» – забил и отдал на пустые ворота. После этого какие–то разговоры появились, но я особо не в курсе был. Просто тот матч я хорошо провел: пять месяцев не играл, одна тренировка – и сразу матч.

 — А почему пять месяцев пропустил?
 — Спина болела. Три месяца я тогда с больной спиной играл и два вообще не выходил на поле.

 — Это после той поездки ты за «Челси» стал болеть?
 — Нет, все раньше получилось. Когда Абрамович их купил, и Лэмпард когда появился и много других хороших игроков.

 — Аршавин как–то сказал, что его любимый клуб — «Барселона», и теперь на него «Реал» косо смотрит, покупать не хочет. Может, теперь кто–то услышит о твоих предпочтениях и припомнит через несколько лет?
 — Это вряд ли (смеется). До тех времен еще доиграть надо.

 — Москва, как крупный мегаполис, людей поначалу пугает. Ты быстро здесь адаптировался?
 — Если честно, мне вообще непросто что–то менять. С трудом это дается. Хорошо, что я попал в 15 лет в Тольятти. Думаю, если бы оказался сразу в Москве, то не выдержал бы психологически. А так окреп, пусть и с трудом, но привык. Поначалу жил в пансионате, на базе ЦСКА. Это не в Ватутинках, а на «Динамо». Первые две недели очень непросто все было, а потом втянулся.

 — То, что Валерий Газзаев, как и ты, — осетин, помогло?
 — Конечно! Он меня хорошо понимал. На сборах подзывал и давал советы: как надо себя вести, над чем надо поработать.

 — Вот он покинул клуб. Для тебя это стало неожиданностью?
 — Неожиданностью? Наверное, нельзя так сказать. Все–таки об этом было объявлено еще в середине сезона. Но я почему–то думал, он останется. Было такое ощущение. Но перед последней игрой сезона – на Кубок УЕФА с «Нанси» было видно, что он уходит. Знаете, он нам на установке таким голосом сказал: «Это последняя игра». Все ребята всё сразу поняли. Мне, конечно, было очень обидно. Но, может, еще сведет нас судьба в одной команде.

 — А какое у тебя было первое впечатление от ЦСКА, когда ты только пришел в команду?
 — Первая тренировка с армейцами была еще, когда я числился игроком Тольятти. Мы с Рыжовым приезжали на два дня. Ну, типа на просмотр. Я попал в «квадрат» вместе с Рахимичем, Алдониным и Красичем. Непривычно. Только–только по телевизору слышал эти фамилии, а теперь — на тебе, рядом с ними в «квадрате». Первое время меня под свое крыло взял Красич. А над Рыжовым шефство взял Рахимич. Подсказывали, объясняли – упражнения–то новые для нас…

 — Говоришь, непривычно было оказаться рядом с игроками, которых по телевидению недавно видел… А к своему изображению в телевизоре ты уже привык?
 — Поначалу действительно непривычно было. А сейчас уже нормально воспринимаю. Привык.

 — У тебя сложилась потрясающая связка с Вагнером Лавом. Как вы понимаете друг друга?
 — Я чувствую, когда он может мне отдать мяч. Или когда надо отдать ему. Почему так получается? Не знаю. Честно. Наверное, одинаковый взгляд у нас на футбол. Оба понимаем, чего мы хотим и в каком месте надо открыться… Но это у нас не только с Вагнером так. И с Жирковым тоже так же понимаем друг друга, и с Красичем.

 — С армейскими бразильцами общаешься?
 — Со всеми общаюсь уже хорошо: и с бразильцами, и с переводчиками, с Пайшау хорошие отношения у меня. Он мне упражнения всякие дает. А в сборную когда меня вызывали, то Пайшау чуть ли не первый пошел: ты, говорит, должен и дальше работать, не останавливаться. Улучшать свои качества, совершенствоваться.

 — Ты, может, и португальские какие–то слова выучил?
 — Ага! Выучил, cabeca – это вроде голова. Ну и еще несколько… Но их нельзя печатать.

 — Сейчас Карвальо вернется в ЦСКА из аренды. Вам ведь доводилось вместе за дубль играть, и говорят, неплохая у вас связка получалась?
 — Бывало, играл он за нас. С ним очень приятно на поле. Мне нетрудно было понимать его. Ну так же, как и Вагнера.

 — Значит, вы вдвоем как–то уживались на поле, несмотря на то что позиция у вас вроде бы похожая.
 — Уживемся как–нибудь, думаю. Буду только рад, если он вернется в команду и наберет ту же форму, что и в 2005 году. ЦСКА только станет сильнее.

 — Все–таки у тебя какие–то особенные отношения с Бразилией. Говорят, свой первый автограф ты взял как раз у бразильца?
 — Точно. В «Алании» играл такой Анжело Маркус. Он и расписался.

 — Что–то особенное написал?
 — Не–а. Я к нему подошел и протянул руку, и он прямо на ней вывел: «А. М.». Помню, приехал домой, ходил и всем рассказывал, вот, мол, сам Анжело автограф поставил. А мне никто не верил. Говорили: это ты сам написал (смеется).

 — А свой первый автограф помнишь?
 — После первой игры за дубль ЦСКА с «Шинником» подошел мальчик и попросил расписаться. Но я думаю, что он и не знал даже, какая у меня фамилия. Наверное, ему просто понравилось, как я на поле действовал тогда, вот и запомнил (улыбается).

 — Вызов в сборную России стал для тебя неожиданностью?
 — Так просто в сборную не вызывают. Это стало каким–то итогом большой работы. Дебют с Германией оцениваю нормально, единственно, жаль, забить не получилось. Попади я в ворота – стал бы героем.

 — В том моменте, когда ты в падении пробил по воротам Рене Адлера, кроме тебя, аналогичным образом вряд ли бы кто сыграл.
 — Я думаю, что все же погорячился там. Принял мяч на грудь, и вроде защитник уже должен был выбивать мяч, но поскользнулся, а я уже летел в это время. Не прицельно бил, просто летел вперед, думал, затолкаю как–нибудь. А ведь можно было иначе сыграть — подбежать и спокойно проткнуть в угол. До сих пор переживаю.

 — Неужели все эти варианты ты перебрал уже там, на поле, в эти доли секунды?
 — Само все выстроилось в голове. Прыгнул и подумал: зачем лечу? Нужно спокойнее было действовать.

 — Это то, что называется…
 — … ну да, не хватило опыта.

 — Что–нибудь Хиддинк лично тебе говорил?
 — До игры — нет. Хотя пару советов дал: надо укрепить плечевой пояс, сказал, и будет все отлично, тогда сможешь спокойно толкаться, играть в мужской футбол.

 — Измайлову в свое время тоже говорили, чтобы он нарастил мышечную массу. Он это и сделал, но в подвижности на поле потерял. Не боишься, что так же получится?
 — Думаю, если все правильно делать, не тренажерами укреплять, а упражнениями, все будет в порядке. Мне Гуус дал комплекс такой.

 — Как вообще тебе Хиддинк?
 — Большой специалист — очень приятно работать. И, честно, нравится мне его взгляд на футбол. В сборной та же игровая схема, что у нас в Тольятти была. Может, левый нападающий у нас в Тольятти был быстрый, по бровке в основном убегал, а в сборной Аршавин – может и в центр сместиться. И вся разница. Так что мне легко было понять, чего Хиддинк от меня хочет.

 — Футболку сборной России сохранил?
 — Она у меня дома, в Беслане. Единственная, кстати, футболка, которую удалось сохранить. Все остальные раздарил. Невозможно же не дарить! Просят многие – неудобно отказывать.

 — В этом году с тобой произошло столько всяких событий. Не бывает такого, что думаешь: может, это не со мной?
 — Поначалу было. А потом привык. Так что все это со мной происходит, я это осознаю.

 — Представь себе ситуацию: выходишь ты после этого награждения в костюме на улицу. А там дождь и слякоть. И прямо в тебя летит мяч. Что будешь делать? Отбивать или уклоняться?
 — Буду останавливать. Так, чтобы технично, без отскока. Это же мяч! Зачем его бояться?!

Андрей ВДОВИН
Денис ВДОВИН
http://futbol–1960.ru

Tweet